Технология выживания среди взрослых

Интервью с О. Н. Маноловой
Технология выживания среди взрослых
Технология выживания среди взрослых     
Опубликовано: 2013-08-26
Лишь 5% подростков из числа социальных сирот интегрируется в современное общество. Остальных оно отторгает. Такова статистика. Педагоги всеми силами пытаются поддержать одиноких детей, дать им опору в их будущей взрослой жизни, но социально-экономические обстоятельства, к сожалению, выше их возможностей. Конечно, государство и общество пока еще обеспечивают таких детей материально, им выделяется жилье, для их поддержки создаются специальные фонды, но психологическая составляющая в арсенале средств помощи сиротам все еще остается недооцененной.
Технология выживания среди взрослых

Администрация одного такого учреждения, интерната № 49 г. Москвы, попыталась выйти за рамки стандартных форм поддержки детей и обратилась к психологам Центра «Ярославна», которым руководит Альбина Ханифовна Пашина. Специалисты Центра разработали и осуществили на практике интересную психолого-педагогическую программу, целью которой было повышение уровня выживаемости подростков во взрослой среде, увеличение их шансов интегрироваться в общество. Проект назывался «Социально-психологическая помощь воспитанникам интерната в их подготовке к самостоятельной жизни». О работе в рамках этого проекта нам любезно согласилась рассказать Олеся Николаевна Манолова.

О. Н. Манолова – психолог, преподаватель психологии, тренинг-менеджер. Закончила факультет психологии МГУ им. М.В. Ломоносова. Работала в отделении нейроонкологии ИНХ им. Н.Н. Бурденко в качестве нейропсихолога (1982-88). В настоящее время – научный сотрудник лаборатории психологии и психофизиологии индивидуальности Института психологии РАН, старший консультант «Академического Центра новых знаний и технологий» (РАГС при Президенте РФ). О. Н. Манолова – автор обучающих внутрикорпоративных, в т.ч. тренинговых программ и методических пособий.
            

– Олеся Николаевна, расскажите, пожалуйста, о своей работе с детьми-сиротами.

– Меня пригласили работать в качестве тренера группы в интернат на базе социально-коррекционной общеобразовательной школы № 49 для детей сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. В этом же интернате живут дети, которые уже вышли из него, но еще не нашли своего места в мире. Администрация им разрешает жить здесь еще год в целях адаптации. Мне было предложено провести четырнадцать занятий с мальчиками и девочками, которым по 15-16 лет.

Хочется подчеркнуть, что занятия мы проводили в очень благополучном московском интернате, в котором администрация была заинтересована в дальнейшей судьбе своих воспитанников. Работа проводилась по запросу администрации, что тоже важно. Проблема адаптации детей-сирот к современной жизни столь непроста, что без совместных усилий общества и государства ее решить просто невозможно. В этом образовательном учреждении с ними уже была проведена большая работа, и мне хотелось бы отметить это. Но психологические проблемы, которые были у этих подростков, являются следствием того образа жизни, который сегодня ведут в нашей стране социально не защищенные слои населения. Среди них – и дети, которых мы можем назвать социальными сиротами.

Интернат имеет в названии такую составляющую, как «специальный коррекционный». Действительно, сюда поступают дети с задержкой психического развития. Этих ребят можно назвать «социальными Маугли», потому что многие из них, если не все, в течение своей маленькой жизни уже получили тяжелейшие психические травмы, мощный негативный социальный опыт. Можно говорить о том, что у этих детей не были сформированы позитивные ресурсы.

– Что понимается под «позитивными ресурсами»?

– Речь идет о том, что у них не было того золотого, радостного детства, которое должно быть у каждого ребенка. Детское мироощущение у них было сильно искажено. Мало того, адекватные социальные навыки у этих детей не сформированы. Кто-то из них не умеет читать, кто-то – писать, о грамотности даже нет и речи. Они не могут нормально общаться, ничего не знают о жизни в благополучном, цивилизованном обществе, но зато хорошо знакомы с привычками той социальной среды, в которой находились долгое время. Потому что эти дети либо сами были интегрированы в эту среду, либо, соприкасаясь с ней, нарабатывали страшнейшие компенсаторные системы, такие, как агрессия, сопротивление, уход в себя и т. д. Но они прекрасно умеют приспосабливаться к сложным ситуациям, умеют воровать, обманывать, находить удовольствие там, где это практически невозможно для нормального человека.

Но я хотела бы подчеркнуть, что сами дети, с которыми мне пришлось работать, мечтают жить нормальной жизнью, хотят быть хорошими и многое для этого делают.

– У них существуют уже свои способы адаптации к тому миру, из которого они пришли в интернат?

– Меня сразу предупредили, что группа будет непростая. Работать с сиротами в обучающем контексте очень тяжело. Как нейропсихолог, я могла отследить многие качества, с которыми имела дело. Речь идет о том, что у многих детей объем внимания сужен, эмоциональные состояния неустойчивые, у кого-то быстро наступает истощение. И это тоже создает сложности в контакте с этими детьми. Каждый из них индивидуализирован, и в коллективе работать с ними бывает непросто…

– Что значит «каждый ребенок индивидуализирован»?

– Каждый из них – сам за себя, ищет свою нишу, свою выгоду, поэтому им достаточно сложно увидеть свой интерес как общий для всех.

В самом начале работы эти подростки резко сопротивлялись любому воздействию на них. Они его воспринимают как агрессию в свой адрес. Поэтому сначала они постоянно подвергали меня агрессивным проверкам. С другой стороны, я прекрасно понимала, что за этой напористостью стоит беспомощность, потому что им очень хочется кому-то довериться.

– На первом этапе работы перед Вами встала задача преодолеть сопротивление, завоевать доверие ребят?

– Да, причем нельзя было показать, что я к этому стремлюсь, что доверие лежит в основе нашей работы.

Еще в самом начале меня пригласили на педсовет, где обсуждалось поведение пяти мальчишек, которые совершили под Новый год кражу в состоянии подпития. Мне было важно посмотреть, как ко всему этому относятся сами дети. Дело в том, что подача материала по формуле «вот вы скажите, что больше не будете этого делать и станете вести себя, как настоящие мужчины» с ними не работает. Поведение «настоящих» мужчин в их представлении соответствует совершенно иным моделям, чем те, которые имеются у педагогического коллектива. Для них настоящий мужчина – это сильный человек, у которого имеется большое количество денег, он располагает властью и добивается того, что хочет, простыми, иногда социально опасными способами. И речь не идет ни о джентльменском отношении к людям, ни о сострадании, ни о декларировании каких-либо социальных норм вообще.

– Олеся Николаевна, какие задачи Вы должны были решить в рамках проекта?

– Основной запрос был такой: сделать так, чтобы ребята не имели потребности возвращаться обратно в «alma mater», чтобы они получили возможность жить самостоятельно. Немногие из них успешно могут пройти социализацию. Ведь по статистике, лишь 5% детей после интерната живут 10 лет, остальные просто не выживают.

– С чем это связано, на Ваш взгляд?

– Часто ребенок после интерната возвращается в не очень благополучную семейную атмосферу; иногда он бежит из дома, где прописан, и бежит неизвестно куда. Он располагает достаточными средствами, чтобы начать самостоятельную жизнь, обладает стартовым капиталом, но распорядиться им разумно не может, не умеет. Бывает и так, что ребята сдают квартиры или комнаты, которые они получают от государства, и попадают под влияние криминальных взрослых. И хотя в Москве существует масса общественных ресурсов, фондов, деятельность которых направлена на то, чтобы помочь этим детям, они не знают, каким образом можно воспользоваться предоставленными возможностями.

– Олеся Николаевна, на мой взгляд, эта проблему нельзя назвать локальной, потому что социальных сирот в стране сегодня немалое количество…

– Да, таких детей уже более 700 тысяч, и это только официальные цифры.

– Расскажите, пожалуйста, более подробно о том, какую работу Вы проводили в интернате.

– Социальные сироты нуждаются в том, чтобы им помогли научиться жить без поддержки интерната. Какие же проблемы выявили уже самые первые наши занятия?

Во-первых, оказалось, что это дети, как правило, с недостаточными знаниями о самом себе. Представление о том, «какой я», «что я собой представляю», часто негативно. Ребенок оценивает себя так же, как и его референтная группа: ты сирота, хулиган, вор. Оценки подчас выражены языком мата. Несмотря на огромный профессиональный педагогический труд сотрудников интерната, зоны внутреннего, духовного роста у ребенка развиты ограниченно. Кроме знания о некоторых своих внешних, физических особенностях («я маленького роста», «косой», «плечистый» и т.д.), ребенок имеет недостаточное представление о себе как личности. Какие у него способности, что он может, кто он такой?

И второй момент. Так как в семье у них абсолютно не были простроены системы ролей, их собственная роль нивелируется полностью. Кто он здесь? Сын любимый? Брат? Падчерица? Кто он такой в этом мире? И возникает уже проблема идентичности. Ребенок знает, мальчик он или девочка, но какие роли относятся к мальчику или девочке, он не представляет.

– Очевидной является лишь половая идентификация?

– Дети знают о половых различиях между девочками и мальчиками. Но они не могут сказать, что в них зреет настоящая женщина или настоящий мужчина, не знают, что это такое. Кто они в этом мире? Для них очень затруднителен этот процесс самоидентификации. В репертуаре ролей преобладают инфантильные модели поведения: обида, прямая агрессия, прямой уход. Если что – сразу дают в лоб. Их слова, поведение демонстрируют элементарные психологические защиты.

У них слабо развиты навыки саморегуляции, самоорганизации, самоконтроля: они не могут организовать свое время – «вытянули меня куда-то, я и побежал». «Разнесло меня на какие-то эмоции, и я в полной их власти». И так далее. А как справиться со своими негативными эмоциями, со своей обидой, как убрать конфликт, как остановить агрессивную перепалку между друзьями – никто из них не знает или имеет минимальные навыки к этому.

Дальше стоит проблема общения и группового взаимодействия. Они привыкли, что его обязательно должен кто-то «сверху» организовать. Самостоятельно, изнутри себя, группа выстроиться практически не может.

– Чем Вы это объясняете?

– Ребята с самого начала оказались в таких условиях, когда ими кто-то управлял, регулировал их поведение. Они попали в педагогическое учреждение, где им четко определили роль: ты не мать, не сын, не брат – ты член нашего общества. Они и станут членами этой ячейки. Либо ребенок руководитель, староста, который отвечает за тряпки и мел, либо исполнитель, который этот мел таскает, и т.д. Здесь находятся истоки проблемы идентичности у этих детей. Полное отсутствие механизма целеполагания и планирования жизненной, личностной, профессиональной и социальной траектории.

У них имеется какая-то одна доминанта, личностная или профессиональная. У девочек часто – «я выйду замуж за богатого», у мальчиков – «я быстренько заработаю деньги, возьму кредит и раскручусь». Представлений о семейной жизни нет вообще. Отсутствует и социальная доминанта: «что я буду делать», «кем я буду?»

– Что же Вы предприняли после констатации этих печальных реалий?

– Чтобы мы понимали друг друга, необходимо было им дать элементарные знания о мире психических явлений – чувствах, ощущениях, памяти человека. Детям нужно получить элементарные представления о себе самом. Так как они росли в специфических условиях, для них, скажем, прикосновение – тяжелейшее испытание. Или ощущение, что другой человек стоит у них за спиной. Это для них ужас, стресс на физиологическом уровне.

Форма подачи информации должна быть живой, интересной, ее необходимо иллюстрировать примерами. «Дотроньтесь друг до друга. Вам приятно? Попробуйте посильнее. Трудно сопротивляться?» И т.д. На личном уровне им очень интересно проходить этот материал. Они живо откликаются. У них формируется совершенно новые представления о себе.

Дальше была социальная часть программы: «Я и мои друзья». Для меня она была очень важной, потому что имела целью научить ребят отличать маски дружеских отношений от истинных, ценностных отношений. В век коммуникативных (и, к сожалению, манипулятивных) воздействий не трудно управлять человеком… Кто-то подойдет к детдомовскому ребенку, погладит его и, используя привычный для этого подростка социальный язык, легко войдет с ним в контакт и потихонечку уведет у него квартиру. И есть немало людей, которые этими детьми манипулируют.

Поэтому с ними необходимо проработать такие важные события в их жизни, как тот момент, когда с ними начинают дружить, когда у них появляются деньги, когда они выходят из интерната и начинают уже что-то покупать. В такой момент очень много «друзей» у них появляется.

– Иными словами, им сложно просчитать истинную мотивацию этих новых «друзей» и вообще малознакомых людей? 

– Да, они не готовы к этому. Но мы старались отработать на занятиях такие вопросы: «Нужно ли дружить на своем поле или это делать необязательно?», «Может ли сформироваться зависимое от другого человека поведение?», «Что инвестируется в дружбу? Для чего она?», «Каков продукт дружбы?».

Для детей было важно увидеть, что они получают от взаимодействия с людьми. Почему возникают любовные треугольники, почему появляется ревность, почему рождается вина и обида – даже на друга, которого они больше всего любят. Эти вопросы мы прорабатывали с ними сначала в упражнениях, а затем и в обсуждениях.

Весь блок работы состоял из трех основных элементов: это интеллектуальные знания (когнитивный, информационный компонент), практические умения и обязательно образный компонент. Чтобы они могли высказаться о своих переживаниях и понять свои чувства – то есть получить обратную связь, отрефлексировать свои мысли и ощущения. Так было на каждом упражнении.

Следующая обсуждаемая с детьми тема была «Я буду жить самостоятельно». Что такое «Я взрослый», что такое «одиночество» и «самостоятельность», кто такие «соседи»? Какую роль они в жизни играют? Какие личностные качества мне нужны? Кто погибает, а кто не погибает, будучи свободным и самостоятельным человеком? Это для нас такие вопросы могут быть неактуальными, а для них они являются насущными. Потому что от одиночества человек ведь может умереть, особенно если он не готов к такого рода проблемам, если он жил все время в общежитии, общаясь с другими людьми, – и вдруг оказался выброшенным из привычной среды. В лучшем случае, он попадает в страшно перекошенную родительскую систему, из которой ранее был изъят, но с этим он еще научится справляться: хлопнет дверью, покажет кулак и как-то наладит систему взаимоотношений с родителями. А когда он остается один, когда есть сильный и влиятельный сосед по лестничной клетке и маленькая добрая учительница, которой можно пользоваться, – кого ему слушаться? Проблемы построения взаимоотношений с окружающими людьми становятся для него трудно разрешимыми. После выхода из детского дома он как бы в другую страну попадает, на другую планету. Это новый уровень взрослости и самостоятельности.

На одном из занятий мы с ними разбирали, какие бывают у людей потребности. Как взрослый, самостоятельный человек организует эти витальные уровни в своей жизни. Что среди потребностей главное, а что второстепенное. Как выработать свою собственную систему приоритетов и ценностей? И мы с ребятами прорабатывали эти вопросы, как они это станут делать в будущем.

– Олеся Николаевна, Вы говорили, что после выхода из интерната способны прожить более 10 лет лишь 5% детей. В чем причина этого – в отсутствии адаптивных возможностей у ребят? Мир их не принимает такими, какие они есть, выводит их из игры разными способами?

– Да, именно это имелось в виду. Я обращаю Ваше внимание на то, что даже дети из полных семей вряд ли смогут в таких условиях самостоятельно выживать. Даже 15-летние дети, умеющие готовить, обихаживать себя, знающие цену своим поступкам. Посади такого ребенка в подобные условия, и еще большой вопрос, что будет через 10 лет с этим человеком, какими качествами он обрастет.

Для детей, которые начинают самостоятельную жизнь в одиночестве, возможны два пути: либо они становятся в этом мире «ведущими», либо «ведомыми». Один из путей назовем условно «мимикрией». Человек нашел очень хорошую нишу для себя. Он прибивается к какой-то сильной структуре, занимает в ней определенное место. И пока жива эта сильная система, он живет вместе с ней. Если симбиоз этот нарушается, он может найти себе другую такую же систему.

А есть другие дети с детдомовским прошлым. Это люди с мощной энергетикой. Они в свое время захватывали каналы общения, становились лидерами. Это личности гипертимные, у них энергия брызжет, такая гиперкомпенсация идет, что строятся не наполеоновские планы, а еще более грандиозные проекты. Типа «королевство маловато, разгуляться негде». Они считают, что весь мир для них. Для таких людей эта стратегия – не плохая, но она требует больших энергетических затрат.

Существует, правда, еще и третий путь – это такое шизоидное поведение. Человек никого не трогает, и его никто не трогает. У таких – друзей может не быть вообще. Они люди тревожные, педантичные, с мощными самосберегающими на физиологическом уровне стратегиями.

– Олеся Николаевна, работали ли Вы над навыками эмоциональной регуляции у ребят?

– Были проведены тренинги, направленные на то, чтобы не пугаться перед экзаменом или быть способным выйти из состояния гнева. Мы стремились помочь им сформировать навыки эмоционального самовыражения, саморегуляции, уважительного отношения к себе. Обсуждали, что такое гнев, страх, обида, вина, агрессивность, жестокость. Чтобы ребята уяснили для себя, какие эмоции являются деструктивными и конструктивными в нашей жизни.

Дальше мы рассматривали вопросы, касающиеся взаимоотношений с обществом, – «Я и другие», «сотрудничество», «права и обязанности». Какими мы можем быть в обществе? Как научиться уважать национальную культуру, что такое права и обязанности гражданина, патриотизм? Они не знают, как нужно себя вести человеку, чтобы быть социально адекватным с представителями власти, с социальными структурами, с этническими группами – на рынке, например. И мы разрабатываем с ними наиболее интересные и продуктивные формы общения. Можно ли, скажем, конструктивно сотрудничать с этническими меньшинствами и что из этого получается.

– Но это очень сложная задача, и не только для детей.

– Действительно, эти проблемы выходят далеко за рамки интерната. Здесь они просто очень наглядно и ярко проявляются.

Мы также рассматривали проблему денег, как ребятам найти работу и не потерять ее. Проблема состоит в том, что этим детям деньги дают спонсоры, близкие люди. Они сами их не зарабатывают. С другой стороны, они видели уже, что может получиться так, что денег не будет. «Тебя могут убить за то, что деньги у тебя есть». Ребята являются реальными свидетелями самых острых, самых конфликтных отношений в области денег. И поэтому им важно разобраться, что такое деньги, для чего они нужны. Мы разбирали с ними социально приемлемые и криминальные источники доходов, учились планировать индивидуальный бюджет.

Я искала язык, с помощью которого ребята могут развиваться в плоскости профессиональной ориентации. Существует такое упражнение, которое называется «Обогащение биографии». Я им предложила поработать с биографиями троих людей, которые начинали самостоятельную жизнь с низким стартовым капиталом. Это были истории детей из провинции, один из них был послевоенным ребенком, другой – ребенком периода американской депрессии. Нужно было проанализировать, что они делали в разные периоды жизни в течение 50 лет. Куда они шли учиться, какую получали профессию, как к ней относились и ее использовали, какова была динамика роста, как часто они переходили с одного места работы на другое, как искали работу и по какому принципу: интересовали их деньги, слава, власть или сама по себе работа; что для них было важнее – профессиональная или личная жизнь. Дети должны были проанализировать все это сами. Был и такой вариант биографии, когда человек спился, у него не сложилась личная жизнь. Одна из биографий принадлежала Рокфеллеру.

А потом, когда они проанализировали точки роста, зоны наиболее динамического развития, зоны мощных приобретений, моменты завершения какой-то деятельности, получения конкретного результата, я попросила их написать свою биографию. И каждый подросток вдруг совершенно по-иному посмотрел на себя, проанализировал свои индивидуально-психологические особенности, собственные таланты, задатки, стартовые возможности. Посмотрел, как можно выстраивать жизненную траекторию. Можно ее системно простраивать, можно понемногу капитал набирать (квартира, потом образование и т.д.), а можно сначала какой-то большой блок получить, а потом наращивать его в зависимости от поставленной цели. Благодаря этим занятиям, они начали осмысленно строить свою жизнь, привлекая мощные личные ресурсы, обучаясь целеполаганию и прогнозированию, «жизни вперед».

Вот такую интересную работу мы проделали.

– То есть подростки начали активно искать свои личные координаты внутри общества? 

– Можно и так сказать. У меня было интересное упражнение по овладению общественными ресурсами. Каждому из ребят раздали порядка 15 документов – паспорт, ксерокопию доверенности, пенсионное удостоверение, ИНН и т.д. Они должны были рассказать о каждом документе, что он дает, когда его следует предъявлять, откуда он берется. Таким образом, у ребят выстраивалось представление об общественных ресурсах, о тех возможностях, которые раскрываются перед ними при помощи документов, и которые отсутствуют, если этих документов нет.

Нужно было сформировать умение правильно пользоваться свободным временем. Я сформулировала эту тему так: «Свободное время, досуг, праздность, скука, безопасность досуга». Мы сделали конкурс еды. Мальчики и девочки, имея бюджет в 350 рублей, должны были найти нормальные, экологически чистые продукты и сделать на команду обед из трех блюд. Они должны были сами приготовить еду, красиво накрыть стол...

У детей-сирот часто возникают проблемы в семейной жизни. Поэтому мы много внимания обращали на вопросы любви и брака. Ребятам нужно понять свои семейные роли. Какие стили отношений могут быть в семье, кто от кого зависит, для чего люди вообще женятся. Что такое девушка и женщина, что такое юноша и каким образом он становится мужчиной. Обсуждали их представление о красоте, успешности в жизни. Нужно ли человеку быть красивым, что для этого надо делать и в чем это выражается. Потому что в силу своей необласканности они готовы идти на многое ради того, чтобы получить человеческое тепло и жизненный уют. И подчас у них формируется зависимое поведение, которое они принимают за любовь. Они должны уметь, принимая чужую ласку, себя каким-то образом обезопасить. Мы занимались отработкой навыков поведения в сложных жизненных ситуациях, учили их умению говорить «нет».

И еще одна важная задача, которую я должна была с ними решить, связана со способностью к самоорганизации. Очень интересная была проведена игра, она называлась «Я король». Один человек был королем, а все остальные должны были стать на некоторое время его подданными. Для одного быть королем – значило построить себе джакузи, для другого – построить систему собственной безопасности, для третьего главное было получить машину и уехать в сопредельную страну. Некоторые короли стремились проводить время в развлечениях.

Но потом я предложила им быть министрами, чтобы каждый рассказал, что он сделает для своей страны. И у них такой шок был от смены ролей, потому что они воспринимали королевство и свою собственную власть как средство удовлетворения простых, примитивных желаний. А теперь вдруг поняли, что нужно отвечать за то, что они сделали для других, что нужно работать.

– То есть Вы предложили им более сложную социальную роль, и они ее приняли?

– Приняли и активно вошли в нее.

Я бы хотела обратить всеобщее внимание на эти проблемы. Я знаю, что работа с такими детьми – кропотливейшая и тяжелая. Нужно понять, что те негативные ресурсы, которые у них были, не являются определяющими и исчерпывающими. Я убедилась в том, что им нужно давать возможность видеть себя в позитивной роли.

– Иными словами, социальный рост возможен, а при благоприятных обстоятельствах, созданных обществом, и неизбежен?

– Обязательно! Здесь может идти речь даже о таком благостном нейролингвистическом программировании, когда ты перепрограммируешь эту систему на новое видение себя, других, общества, на формирование новых поведенческих навыков.

– Расширение «социального зрения»?

– Я бы сказала, умения им пользоваться. Все ходят в музей, но одни запоминают, где в музее расположен буфет, а другие начинают понимать художественные образы.

Нужно вырабатывать у детей умение выделять позитивное в жизни и обучать человека формировать это позитивное самому. Использовать свои минимальные возможности как стартовые для преобразования их в какой-то очень серьезный продукт. Вот такая у меня была идея.

– Это можно назвать социальным развивающим обучением?

– Давайте так назовем. Эта модель включает в себя базовые индивидуально-психологические задатки, потому что нужно обязательно понимать, на что человек способен, какие у него ресурсы. С одним подростком уже можно в большом коллективе работать, другого до этого коллектива надо дорастить. Нужно чтобы еще мозг созрел, чтобы ребенок эмоционально был защищен, саморегуляция у него была достаточная для того, чтобы он чувствовал себя нормально. Признание этих нейропсихологических задатков чрезвычайно важно. Тому, кто работает с ребенком, нужно обязательно знать те модели отношений, через которые он прошел. Что с ним уже было, кого насиловали, кого убивали у него на глазах. Знать о его гнилой постели, через которую 20 человек проходило за ночь. Это нужно, чтобы понимать систему компенсаций, через которую человек прошел. Ведь жизненный путь определяет сформировавшийся у ребенка адаптационный комплекс, его системы взаимодействия с миром.

– Но это, скорее, социальные задачи будущего, а не современного российского общества, стоящего на капиталистических рельсах.

– Но что-то нужно делать уже сейчас. Не ожидая немедленного отклика, особенно эмоционально-положительного. Это новый продукт, с которым ни дети, ни взрослые не знают, что делать. Иногда даже пугаются самих себя. Ну, как это так, я начал говорить, я совсем по-другому посмотрел на своих близких, что со мною происходит? Наступает психологическое прозрение. Оно очень трудное.

– Можно сказать, что Вы предложили своим подопечным комплекс инструментов для проведения социализации. И этот комплекс зарекомендовал себя с положительной стороны?

– Цель наших занятий заключалась в том, чтобы дать ребенку инструмент, с помощью которого он может научиться использовать свои ресурсы.

– Олеся Николаевна, Вы осуществили чрезвычайно интересный проект. Представляется, что с такого рода подходом будет интересно познакомиться не только сотрудникам организаций, работающих с социальными сиротами, но и родителям благополучных подростков, поскольку проблемы социализации актуальны для современной молодежи в целом. 

Интервью провел Александр Жигарьков

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№8[108]2005)

 

Источник: http://www.gazetamim.ru/opinion/opinion/manol.htm

j